Часов в девять вечера, особенно в то время, когда тепло как сейчас, на улицы выходит особая каста людей. Это люди с животными.
Исследователь, специалист в области этологии Дольник пишет, что в древности были люди-земледельцы и люди-охотники, поколениями занимавшиеся противоположным. И гены у них становились тоже разными.
Первые собак особенно не жаловали, для них эти пока еще полуволки не были жизненно важны, необходимы, в них не было привычки к тому, что стая людей и стая собак живет сначала бок о бок, а потом и вместе, одинаковым образом и сообща добывая пропитание.
Времена прошли, их потомки уже не кочуют и не взращивают злаки. Но гены остались. Охотники все так же знают, что зверь должен жить рядом, земледельцы недолюбливают «дармоедов». Мы все уже давно живем в бетонных коробках, мы знаем, что от собаки, тем более большой, проблем куда больше, чем радостей: и шерсть, и запах, и гулять иди в любую погоду, и вещей попортит, и дрессировать надо… Но это нас не останавливает.
Мы все, трое из четверых, живущих в своей бетонной коробке, оказались потомками древних охотников. Мы – я и отец – любим больших и умных овчарок. Мать всю жизнь хотела собаку, а потому так легко сломалась, сдалась моим требованиям, просьбам, нытью. Мне собака была нужна. И мама мне разрешила, она нашла ее, обзвонив заводчиков и требуя именно то, что я хотела: суку спаниеля рыжего окраса. Рыжих сук не было. Была лимонно-крапчатая. И отец, который протестовал немного для виду, бережно нес за пазухой до машины бело-рыжий комочек в ту зиму.
Мы не смогли устоять, потому что всем нам животное рядом нужно для душевного равновесия. Нужно, чтобы она прыгала у дверей, когда возвращаешься; чтобы подходила ко мне, когда я в голос рыдаю, и тыкалась мордой в ладони; чтобы спала под боком. И нам уже практически плевать на шерсть, забивающую пылесос, на прогулки, мытье, лай. Мы, конечно, злимся, но это невозможно соизмерить.